Жупанин С.О.
Кубанский государственный университет
Заключение в 1829 г. Адрианопольского мирного договора, по окончании русско-турецкой войны, стало переломным моментом в ходе войны на Северо-Западном Кавказе. Внешнеполитические обстоятельства (изменение статуса Закубанья) и складывание благоприятной ситуации на Северо-Востоке (наступление в начале 1830-х гг. относительного спокойствия в Чечне и Дагестане), позволило почти на десятилетие обратить основные усилия на Северо-Западный Кавказ, который в 30-х гг. XIX в. становится основным театром Кавказской войны [1].
Все это потребовало разработки новой стратегии покорения горцев. Первые несколько лет после 1829 г. изобилуют проектами, в которых различные лица, нередко слабо знакомые с реалиями Кавказской войны, излагали свои предложения по данному вопросу. Но основная роль принадлежит ряду документов, авторами которых являлись виднейшие военные деятели Кавказа того времени, и первые шаги в этом направлении были сделаны задолго до Адрианопольского мира. Так, в 1828 г. А.А. Вельяминов, находившейся тогда еще в чине генерал-майора, представил меморию, в которой предложил занимать казачьими станицами все удобные пастбища горцев, лишив их, тем самым, основного средства успешных набегов – лошадей. Заслуживает особого внимания тот факт, что автор документа считал наиболее важным для занятия станицами, территорию от Кубани до Лабы, а также предполагал вытеснение непокорных горцев за Лабу, но при этом в Закубанье не предусматривалось создание линии крепостей, а лишь хорошо укрепленных станиц [2].
Успешное окончание русско-турецкой войны и формальное присоединение Закубанья к России, заставило всерьез заняться разработкой стратегии покорения черкесских племен. При этом стоит отметить, что в среде русского военного командования на Кавказе, а тем более в Петербурге, царило непонимание истинного положения вещей и серьезности стоящей задачи. Так, в своем донесении от 8 мая 1830 г. фельдмаршал И.Ф.Паскевич, в ответ на Высочайшее повеление провести покорение горцев в течение лета, приводит доводы о невозможности этого в силу изменившихся обстоятельств. Хотя проект блистательной кампании по подчинению черкес в максимально короткие сроки, принадлежал перу самого Паскевича, и был заключительным актом общего плана одновременного и окончательного покорения Кавказа [3]. Далее же, фельдмаршал предлагал два новых плана. Первый – пройти горы во всех направлениях с несколькими сильными отрядами, но при этом главнокомандующий отмечал бесплодность подобных предприятий против горцев, второй же план предусматривал постепенное занятие выгоднейших мест укреплениями и создание надежных коммуникаций, причем определенно указывалось на значительную длительность реализации подобного проекта. В заключение, фельдмаршал предлагал применять оба эти плана, в зависимости от ситуации [4].
Таким образом, мы видим, что происходит постепенное изменение взглядов на стратегию войны в Закубанье и, в первую очередь, среди командования на Кавказе, которое имело возможность непосредственно на месте оценивать реальную обстановку. Хорошим примером иллюзий, царивших в Петербурге, по поводу быстрого подчинения горцев Закубанья, является деятельность Особого Комитета по устройству Закубанского края, созданного при Министерстве иностранных дел. В «Положении», изданном Комитетом в марте 1830 г., предлагалось разделить Закубанье на административные округа и установить окружное управление, в состав которого входили бы и русские чиновники. Отметим также, что Комитетом, в целях предотвращения сношений горцев с турками, было предложено учредить крейсерство вдоль восточного берега, проложить береговое сообщение и занять основные места на черноморском побережье, в числе коих был отмечен и Геленджик. [5].
Планирование серьезных действий за Кубанью, затрудняла полная топографическая неизученность края, скудные сведения о местности добывались лишь в ходе военных экспедиций. Масштабных же предприятий подобного рода до 1829 – 1830 гг., практически, не было по причине формальной принадлежности Закубанья Турции. С целью исправления ситуации, весною 1830 г. поручик Г. Новицкий секретно обследовал склоны Кавказского хребта от Анапы до истоков Кубани. Несмотря на неоднозначную трактовку результатов этого предприятия даже современниками Новицкого, ему удалось, в общих чертах, обозреть 5 перевалов, через которые шли пути с Северного склона хребта к берегу моря [6]. Важнейшим результатом этой экспедиции был проект Новицкого проекта по покорению горцев, основными положениями которого, стали прокладка операционных дорог и укрепленных линий от Кубани через хребет к Черному морю, движение этими линиями с запада на восток по крупным рекам-притокам Кубани, а также заселение пройденной территории станицами и очищение ее от горцев. Важно отметить, что этот план содержал главную формулу постепенного покорения горцев – создание укреплений, являющихся передовой линией и станиц, которые хоть и не являлись бы абсолютно мирными, но и не несли функций укреплений, как предлагалось в мемории 1828 г.
Таким образом, проект Новицкого содержал идеи, которые в 1834 г. были положены в основу плана окончательного покорения горцев. Автор проекта предлагал организовать постепенно, одну за другой, три линии: по Абину к Геленджику, по Афипсу и Убину до р. Чуэпсин и по р. Псекупсу до устья Джубги. Также им был осмотрен путь к Суджукской бухте по рекам Мескага и Цемес [7]. Верность топографических данных, полученных Новицким, и стратегическое значение обозначенных им линий и пунктов на побережье, подтвердило время. Так, впоследствии коммуникационная линия была проложена от форта Раевский к Новороссийску по р. Мескага и Цемес, недалеко от Чуэпсина были основаны укрепления Новотроицкое и Михайловское, а устье р. Джубги (важный торговый пункт горцев с турками) рассматривалось как место для одного из укреплений Черноморской береговой линии [8]. Здесь следует отметить, что данный план неизбежно предусматривал занятие побережья Черного моря, т.к. один из флангов предполагаемых операционных линий завершался укрепленным пунктом возле устья крупных рек на берегу.
1830 г. ознаменовался еще одним важным событием – масштабной экспедицией Паскевича в Закубанье. Следует учитывать, что, несмотря на появление новых данных по топографии черкесских земель и проектов по изменению стратегии покорения горцев, официально все действия в этом направлении продолжали зиждиться на принципах, утвержденных еще в период минувшей русско-турецкой войны, когда подчинение адыгских племен представлялось делом нескольких месяцев. Поэтому и экспедицию 1830 г., план которой был представлен генералом Емануелем 26 декабря 1829 г., следует рассматривать с этих позиций. Согласно данному плану, в 1830 г. предполагалось провести значительные действия против шапсугов, а также устроить два укрепления: одно на р. Белой, при урочище Длинный лес, с целью покорения абадзехов, а другое – недалеко от впадения Шебша в Афипс, для действий против шапсугов и натухайцев [9]. Причем, первым этапом предусматривалось создание укреплений летом силами нескольких отрядов, а сами военные действия планировалось осуществить объединенными войсками уже осенью. С этой целью силы, предназначенные для действий за Кубанью, были разделены на 2 отряда – один действовал со стороны Усть-Лабинской крепости, другой – от Екатеринодара.
Стоит отметить, что пункты, предположенные к занятию, стратегически были выбраны довольно удачно. Так, урочище Длинный лес, расположенное в 70 верстах от Усть-Лабинска, находилось на самой границе абадзехов и темиргоевцев, недалеко от урочища Майкоп, которое неоднократно упоминалось в различных военно-топографических обзорах Закубанья и, в частности, у самого Паскевича, как крайне выгодное в военном отношении [10]. Изначально даже предполагалось устроить укрепление при Майкопе, но Длинный лес значительно ближе располагался к Усть-Лабинску, поэтому, с целью обезопасить коммуникации, вопрос был решен в его пользу [11].
Еще в 1828 – 1829 гг. на правом фланге был предпринят ряд наступательных операций в Закубанье, в ходе которых основано несколько укреплений. Отметим, что вопросы, связанные с созданием этих укреплений, цели, которые преследовало русское командование, не подвергались специальному изучению. В ходе движения отряда от Усть-Лабинской крепости, в июле – августе было устроено промежуточное укрепление – на р. Гиаге. По мере обустройства лагеря, часть отряда продвигалась к следующему пункту. С Гиаги авангард выступил к Длинному лесу 17 августа, а сам отряд – 20. В лагере при Гиаге, для достройки госпитального отделения, землянок и свозки сена, оставались 3 роты Навагинского полка, 2-я гренадерская, 1 и 6 мушкетерские роты, 100 казаков Кубанского полка, 50 пеших и 50 конных черноморских казаков и 2 конных орудия [12].
Приказ по отряду, находящемуся при Длинном лесе, дает возможность охарактеризовать то, что принято называть «укреплениями». «При Длинном лесе устроить укрепленный лагерь на 1000 чел., предположив его устроить оградою на манер станицы… всякий человек должен обработать один аршин ограды, на манер, как сделана для образца у входа в укрепление» [13]. Т.о., вероятно предположить, что, несмотря на наличие всех необходимых строений (лазаретов, землянок и оружейных магазинов), оборонительных сооружений, например земляных валов, эти несколько закубанских укреплений не имели. Отметим, что просуществовали они около года, и были упразднены в 1831 г. [14], так, видимо, и не успев превратиться в хорошо укрепленные пункты.
В начале октября основные силы выдвинулись к р. Шебшу, на соединение со вторым отрядом, преодолев при этом 110 верст пути [15], а при Длинном лесе и Гиаге под началом полковника Флиге остались 2 батальона навагинцев, 2-й пеший Черноморский полк, орудий 2-й роты 20-й артиллерийской бригады и 350 чел. Кавказского казачьего линейного полка. В документе, помимо двух вышеуказанных укреплений, упоминается еще одно, при р. Псинафе. Примечательно, что «из оных 50 чел. остаются на посту при речке Псинафе, который пост вверен также в команду г. Флиге» [16]. Из этого можно заключить, что т.н. Псинафское «укрепление», было небольшим, слабоукрепленным промежуточным пунктом [17], в то время, как укрепления при Гиаге и Длинном лесе были рассчитаны на 1000 чел. каждое. Это можно объяснить его достаточно близким расположением к Усть-Лабинской крепости. Отметим, что указанные 1000 чел., вероятно, не были постоянным гарнизоном упомянутых укреплений, а числом войск, которые при необходимости можно было там разметить (Гиагинское, к примеру, в некоторых источниках описывается как «небольшой редут для склада сена») [18]. Это подчеркивает их основное назначение, в качестве базисных пунктов для действующих отрядов.
В документах, касающихся действий усть-лабинского отряда летом 1830 г., сведений о возведении укрепления на Псинафе нет. На карте Кубанской линии конца XVIII – первой трети XIX в. из диссертации К.В. Скибы укр. Псинафское отмечено [19]. Представляется наиболее вероятным отнести его основание к 1829 г., и отождествить с укреплением Жинифа, созданным, по версии Я. Гордина, в 1829 г. близ р. Белая [20]. На упомянутой выше карте, последнее не отмечено, но стоит учитывать тот факт, что очень часто, как в дореволюционных источниках, так и в современной литературе, написание названий одних и тех же географических объектов Закубанья, имеет лишь отдаленное сходство. Кроме того, передовым по отношению к р. Белая, являлось Длиннолесское укрепление, поэтому наличие еще одного, не отмеченного на карте, и просуществовавшего менее года, маловероятно.
Из вышесказанного можно заключить, что возведение двух укрепленных пунктов со стороны правого фланга летом 1830 г. дополнило линию ранее созданных там укреплений. Так, ключевая точка этой линии — Длиннолесское, связывалось с Усть-Лабинском посредством коммуникационной линии из Псинафского и Гиагинского укреплений, протяженностью в 70 верст, и, кроме того, с Прочно-Окопским и Баталпашинским участками Кубанской линии посредством Каладжинского, Георгиевского, Вознесенского и Эрсаконского укреплений. Хотя последний вариант был наименее жизнеспособным, в виду своей значительной протяженности и направленности поперек течения крупных рек – притоков Кубани. Кроме того, эти четыре укрепления, со стороны Кубанской линии, были созданы еще в 1820-х гг. почти наугад и без связи между собой и кордонной линией. Сохранение этих укреплений, как и Афипского, не имеющих определенной цели, возможно объясняется тем, что Вельяминов рассчитывал ввести их в связь с кордонной линией, в случае ее перенесения за Кубань [21].
Пикет казаков на берегу р. Афипс. Походный рисунок Горшельда.
Отрядом, действовавшим в Черномории, под командованием генерал-майора А.Д. Безкровного, также были заложены несколько укрепленных пунктов за Кубанью. Так, в 15 в. от Екатеринодара построено Алексеевское мостовое укрепление, в июле начато возведение укреплений Георгие-Афипского на р. Афипс, в 10 в. от Алексеевского, а также Иваново-Шебское, при впадении в Шебш реки Догай (Водогай), на расстоянии 15 в. от Афипского [22]. Как известно, эти укрепления не сыграли заметной роли в ходе дальнейших военных действий. Бессмысленными их считал и А.А. Вельяминов [23]. Тем не менее, они были возведены в стратегически важных местах, и с точки зрения необходимости занятия важнейших пунктов, где сосредотачивалось хозяйство горцев, эти укрепления были необходимы. Шебшское располагалось при урочище Сатрук – границе абадзехских и шапсугских племен, Афипское – в узле закубанских дорог, существовавших с давних времен. Там пролегала т.н. анапская дорога, проложенная еще генуэзцами [24], которая шла из Анапы в Закубанье, пересекала реки Фарс и Лабу у Каладжи [25]. Основание отрядом Безкровного этих трех укрепленных пунктов, было вполне логичным, если учесть, что в 1830 г. предполагалось устроить укрепленную линию от р. Белой до крепости Анапа [26]. Т.о., на ее левом фланге, замыкающим становилось бы Длиннолесское укрепление, а своеобразными промежуточными пунктами – Шебшское и Афипское, а вся линия, так или иначе, привязывалась бы к важнейшей в то время закубанской коммуникации – анапской дороге, пролегавшей по наиболее удобным местам предгорных равнин, и нередко использовавшейся экспедиционными отрядами. Отметим также, что уже в 1830 г. предпринимались попытки сообщения Псинафского укрепления с Афипским по территории Закубанья [27].
Но этим планам не суждено было сбыться. По словам Г.В. Новицкого, в ходе экспедиции 1830 г., Паскевич окончательно удостоверился в неверности выбранной стратегии покорения горцев, отказался от идеи войны за короткий срок, и принял положения проекта Новицкого по организации нового операционного базиса – не вдоль предгорий, как это предполагалось в ходе экспедиции, а поперек – от Кубани к берегу моря [28]. Отметим, что уже в следующем, 1831 г., были основаны мостовое укрепление напротив Ольгинского редута на Кубани, а также укрепление в Геленджикской бухте [29]. В немалой степени благодаря отказу от ранее существовавшего плана покорения, а также явной нехватке сил для содержания закубанских укреплений и значительной смертности в них от болезней, в 1831 – 1833 гг., большая их часть была упразднена. Остались укрепления Алексеевское, что объясняется его значением как переправочного пункта чрез Кубань у Екатеринодара, а также Афипское, совершенно утратившее свое значение, особенно после уничтожения Шебшского, но продолжавшее оттягивать силы из Черномории [30].
В целом, в вопросе о том, какие же из закубанских укреплений были упразднены, а какие оставлены, существует немало разночтений в источниках. Так, например, сам Паскевич допускает ошибку, говоря об оставлении Афипского укрепления [31], что, вероятно, связано с его отъездом с Кавказа. Наиболее заслуживающей доверия, на наш взгляд, может служить записка Вельяминова, в которой он говорит об оставлении Шебского, Длиннолесского, Псенафинского и Каладжинского укреплений (хотя при этом не упоминает о Гиаге) [32]. В связи с этим, представляют интерес упоминания о Длиннослесском укреплении в рапорте ген. Эмануеля от 6 июня 1831 г. [33], и сведения о выделении батальона 39 егерского полка для конвоирования к нему транспортов из Усть-Лабинска в июле того же года [34]. Учитывая то, что Псинафское укреление фигурирует еще в документах зимы 1831 г. [35], то можно предположить, что другие пункты линии, Гиагинское и Длиннолесское, также были оставлены не ранее осени 1831 года. Относительно упраздненного Длиннолесского укрепления, Вельяминов в 1832 г. писал, что в будущем он считает необходимым вновь возвести там крепость, т.к. урочище Длинный лес было важным пунктом в военном отношении и представляло удобство как операционная точка для действий против абадзехов, тоже он предполагал и в отношении Каладжинского [36]. Вышеперечисленное, по нашему мнению, не исключает и возможности устройства временных лагерей при Длинном лесе и в последующие периоды войны, что может вносить некоторую путаницу, в случае наименования их в источниках «укреплениями».
Сам Новицкий, по непонятным, на первый взгляд, причинам, негативно отнесся к оставлению закубанских укреплений. На наш взгляд, объяснить это можно тем, что в проекте последнего, все же предусматривалось создание укрепленной линии от Афипса к побережью, а также тем, что сдача наших позиций в Закубанье могла негативным образом отразиться на настроениях горцев. Последнее, вероятно, частично объясняет то, что Георгие-Афипское укрепление просуществовало почти до конца Крымской войны [37].
В 1831 г. Паскевич был отозван для усмирения восстания в Польше, а на Кавказ пришли другие военачальники, с иными взглядами на покорение горцев. Корпусным командиром стал барон Г.В. Розен, а командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории – генерал А.А. Вельяминов. Несмотря на это, бывший главнокомандующий на Кавказе И.Ф. Паскевич, продолжал оказывать существенное влияние на ход кавказских дел. Так, в июне 1831 г. он, в письме к министру иностранных дел К.В. Нессельроде, изложил свои замечания на «Положение» Комитета 1830 г. В отличие от достаточно миролюбивых мер, содержащихся в упомянутом «Положении», Паскевич считал ключом покорения Кавказа одну военную силу. Причем, стратегия войны должна строиться не на временных экспедициях, а на постоянном занятии русскими войсками важных пунктов. Отметим, что в числе этих самых пунктов, князь называл урочище Каладж на Лабе (где располагалось уничтоженное укрепление), урочище Майкоп, равнины на Шебше, окрестности Анапы и Геленджика. При устроенных в тех местах укреплениях он полагал организовать военные поселения. Паскевич не считал нужным отменять карательные экспедиции и только после успешного проведения всех военных мероприятий, он планировал преобразования гражданского и административного характера покоренных горских обществ [38].
В этой записке Паскевич изложил лишь самые общие моменты, идея занимать стратегические пункты в Закубанье также была не нова, но он предложил совместить создание настоящих укреплений с военным поселением – казачьими станицами, чего, например, не было в мемории Вельяминова 1828 г. Из записки князя не следовало какой-либо определенной логики создания укрепленной линии за Кубанью, и связи этих крепостей между собой.
Подобные меры наступательного характера вовсе не разделялись новым военным руководством на Кавказе. Например, Розен, в письме к военному министру графу А.И. Чернышеву, отмечал что, атакуя горцев сразу на нескольких пунктах, мы не добьемся результата и только распылим и без того небольшие силы. Поэтому, сначала он предлагал привести Кавказскую линию в прочное оборонительное положение, а также требовал подкрепление сил Кавказского корпуса [39].
В 1832 г. появился целый ряд важных документов, в которых развивались дальнейшие планы по подчинению Кавказа. Примечательна записка инженер-подполковника Бюрно под названием «Кавказская оборонительная линия». Автор записки критиковал положение на Северо-Западном Кавказе, находя, что кордонная линия занимает чисто оборонительное положение, а войска наши сильно раздроблены в слабых земляных укреплениях, ее составляющих. Видя возможность покорения горцев в наступательной стратегии, он предложил перенести укрепления за Кубань, но с целью не допустить распыления сил, занять тремя крепостями важнейшие пункты, а всю территорию Закубанья разделить, соответственно, на три операционные зоны. Этими узловыми точками Бюрно считал ущелья Урупа, Белой и Геленджик, отметим, что зоной ответственности Геленджикской крепости стало бы пространство на запад от Афипса [40]. Центральные точки предположено было занять каменными башнями, а для их связи устроить цепь промежуточных фортов. Т.о., предложения Бюрно, в сути своей утопичные, отчасти, были схожи с планом Эмануеля на экспедицию 1830 г. по устройству линии от Длинного леса до Анапы.
Записка Бюрно вызвала бурную реакцию со стороны кавказских военачальников. Так, Паскевич, в письме к военному министру от 27 июля, делает крайне интересные замечания, свидетельствующие о кардинальном изменении его взглядов на стратегию Кавказской войны. Фельдмаршал, в отличие от предыдущего периода, развил идеи оборонительной войны. В своем письме он раскритиковал наступательную стратегию Бюрно, вынос в Закубанье укрепленной линии. При этом Паскевич справедливо отметил, что создание укреплений за Кубанью обязательно должно подкрепляться существованием сильной кордонной линии в тылу, с постоянными резервами (верность данного суждения, на наш взгляд, подтвердили успешность основания Лабинской линии и, наоборот, провал Геленджикской линии). Невозможность же наступательных мероприятий в 1832 г., автор записки видел в слабости кордонной линии, главные причины которой крылись в распыленности сил, раздробленности отдельных воинских подразделений и несистематичности расположения войск по линии. При этом, автор записки считал необходимым учитывать сезонный характер набегов горцев в различных частях Кубанской и Черноморской кордонных линий. Отметим, что одной из мер по приведению Кавказской линии в прочное оборонительное положение, фельдмаршал считал создание подвижных резервов и расположение их в стратегических пунктах кордонной линии в число которых, на Кубани, входили Екатеринодарская и Усть-Лабинская крепости [41].
Паскевич крайне неопределенно высказался о дальнейших наступательных действиях после усиления обороны Кавказской линии, которое, по его замыслу, должно было продлиться 2 – 3 года. В ряду этих мер он предложил создавать военные поселения при Суджук-кале, Геленджике и Анапе, увеличить народонаселение Кавказской области, а в том же 1832 г., организовать коммуникационную линию Ольгинский – Геленджик, что несколько противоречило его оборонительным планам [42].
В ответ на проекты Бюрно и Паскевича, в 1832 г. А.А. Вельяминов подготовил две записки, в которых подробно и обстоятельно разбирал предложения указанных авторов. Целесообразно выделить лишь основные положения, содержащиеся в этих записках.
Несмотря на значительный объем и обстоятельность упомянутых документов, они не дают четкого представления о стратегии ведения войны, которой придерживался сам автор и мерах по ее осуществлению. Это можно объяснить тем, что записки построены как ответ на проекты Паскевича и Бюрно. В целом, Вельяминов не разделял оборонительных взглядов Паскевича, хотя и признавал тот факт, что создание новых укреплений за Кубанью потребует увеличения числа войск. Он также считал нереальными предложения Бюрно, т.к. нескольких укреплений с малочисленными гарнизонами для покорения черкесских племен было явно недостаточно, но полагал, что при условии увеличения числа самих укреплений и гарнизонов в них расположенных, подобная укрепленная линия могла бы быть полезной. Вельяминов считал абсолютно нецелесообразным занимать некие стратегические точки на самой кордонной линии по Кубани подвижными резервами, т.к. подобных мест для прорыва горцев там было очень много. По его мнению, лучше было бы вынести укрепленную линию к Кавказскому хребту, где значительно проще перекрыть главные выходы с гор на равнину, вынудив тем самым горцев, оставшихся в тылу, покориться. Закрытием выходов горцам на плоскость он хотел лишить их также возможности вести хозяйство на плодородных долинах. Т.о., командующий войсками на Кавказской линии и Черномории, явно придерживался мысли о том, что главная укрепленная линия в Закубанье должна проходить параллельно горам, что объясняет и его негативное отношенное к планам переноса линий по притокам Кубани и, в частности, к строительству Геленджикской линии. Последнюю он вообще считал полезной только для торговли, да и то, в отдаленном будущем. Но при этом Вельяминов был сторонником создания укрепленной линии по Лабе, что нашло отражение еще в его мемории 1828 г., и не исключал возможности включения сохранившихся после 1830 – 1831 гг. закубанских укреплений в ее состав. В заключении, автор, хорошо зная надежды Петербурга на быструю и легкую кампанию по подчинению горцев, еще раз выразил мысль, что лучший способ этого добиться – уничтожать посевы горцев, склоняя их к покорности с помощью голода [43].
Накопление значительного количества проектов и мнений относительно покорения черкесских племен потребовало их систематизации для выработки окончательного плана. В 1833 г. Розен поручил Вельяминову представить мнение об окончательном покорении горцев [44]. В своей записке от 20 мая, командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории, еще раз подтвердил положения мемории 1828 г., дополнив их некоторыми предложениями Паскевича и основными идеями «Положения об устройстве Закубанского края». Так, основным орудием покорения, Вельяминов по-прежнему видел голод, для чего следовало систематически сильными отрядами истреблять посевы горцев, также предполагалось занимать плодородные равнины казачьими станицами, а выходы из горных ущелий – укреплениями. Для предотвращения же получения помощи со стороны Турции, Вельяминов считал необходимым занять устья рек на побережье Черного моря или же устроить крейсерство у его берегов. Отметим, что Геленджикскую линию он охарактеризовал, как «способствующую покорению шапсугов и натухайцев» [45] (на наш взгляд, это является скорее не выражением мнения автора, а своеобразным реверансом Паскевичу, предложения которого Вельяминов подвергал критике).
Итак, финальная записка А.А. Вельяминова, хоть и содержит сжатые, конкретизированные предложения к окончательному покорению Кавказа, тем не менее, оставляет много неясного. Не совсем понятна схема предлагаемых им укрепленных линий в Закубанье. Из записок следует, что он полагал протянуть ее вдоль Кавказского хребта, отрезав все выходы с гор, но указываемые в мемории 1828 г. точки для занятия, располагаются только близ Лабы и Белой. Далее, в записке 1833 г. Вельяминов ясно указал на необходимость основания линии по Лабе, но при этом не был сторонником создания Геленджикской линии и, судя по всему, вообще идеи продвижения по притокам Кубани, т.к. это сулило долгую, лет на 30, войну. Тем не менее, несомненной его заслугой является обстоятельная разработка проекта по поселению казачьих станиц в Закубанье, главным образом, на территории между Кубанью и Лабой, а также создания укреплений на Лабе и их значения для безопасности Кубанской линии.
На основе всех представленных за 4 года предложений, к апрелю 1834 г. был составлен Высочайше предначертанный план общего усмирения кавказских горских племен. Относительно Северо-Западного Кавказа, он предусматривал создание нескольких укрепленных линий от Кубани к Черному морю и продвижение ими на восток, причем покорение было предположено начать с натухайцев, проложением Геленджикской линии. Помимо этого, план предполагал основание укреплений и военных поселений на побережье и, что важно, не предусматривал определенных сроков [46]. Т.о., можно утверждать, что за основу, при составлении этого заключительного документа, были все же приняты предположения Паскевича, сформулированные им после экспедиции 1830 г. и разведки Г.В. Новицкого в Закубанье. На наш взгляд, план Паскевича, предложенный им еще до принятия оборонительной стратегии, содержал достаточно четкую и ясную последовательность действий в Закубанье, что давало ему значительное преимущество в сравнении с вельяминовским. Верность же идеи движения укрепленными линиями на восток по притокам Кубани, получила подтверждение на завершающем этапе Кавказской войны в 60-х гг. XIX в. [47].
Библиографические ссылки:
1. Фадеев Р.А. Кавказская война. М., 2003. С. 123.
2. Н.Ш. Генерал Вельяминов и его значение для истории Кавказской войны // Кавказский сборник. Т. VII. Тифлис, 1883. С. 67 – 68.
3. Томпкеев В. Кавказская линия под управлением генерала Емануеля // Кавказский сборник. Т. XIX. Тифлис, 1898. С. 199.
4. Н.Ш. Указ. соч. С. 16 – 18.
5. Акты Кавказской Археографической комиссии. Т. VII. Тифлис, 1878. С. 887.
6. Новицкий Г. Биографический очерк. 1800 – 1877 // Русская старина. 1878. № 6. // http://www.vostlit.info [по сост. на 09.08.10].
7. Новицкий Г.В. Воспоминания воспитанника первого выпуска из артиллерийского училища // Военный сборник. СПб., 1871. Т.77. № 2. // http://www.vostlit.info [по сост. на 09.08.10].
8. ГАКК. Ф. 260. Оп. 1. Д. 62. ЛЛ. 29 – 30 об.
9. Томпкеев В. Указ. соч. С. 197.
10. Короленко П. Закубанский край // Ландшафт, этнографические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX – начале XX века. Нальчик, 2004. С. 319.
11. Томпкеев В. Указ. соч. С. 199.
12. ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 286. Л. 23 об.
13. Там же. Л. 24.
14. Новицкий Г. Биографический очерк. 1800 – 1877.
15. Соболев М. Письмо о войне с закубанцами // Московский телеграф М., 1831. № 3. С. 408.
16. ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 286. Л. 39 об.
17. Н.Ш. Указ. соч. С. 99.
18. Томпкеев В. Указ. соч. С. 216.
19. Скиба К.В. Кубанская линия в военно-политических событиях. Диссертация канд. ист. наук. Армавир, 2004.
20. Гордин Я. Кавказ: земля и кровь. СПб., 2000. С. 271.
21. Н.Ш. Указ. соч. С. 137.
22. Томпкеев В. Указ. соч. С. 201 – 203.
23. Н.Ш. Указ. соч. С. 98 – 99.
24. Харченко В., Харченко А., Кистерев А. Между Илем и Шебшем. Краснодар, 1993. С. 8.
25. Письмо егерского офицера из-за Кубани // Северная Пчела. СПб., 1831. № 28. С. 3.
26. Томпкеев В. Указ. соч. С. 197.
27. Томпкеев В. Указ. соч. С. 213.
28. Новицкий Г. Биографический очерк. 1800 – 1877; Матвеев О.В. «Горский Ганнибал». Памяти Алексея Александровича Вельяминова // http://www.slavakubani.ru. [по сост. 01.09.10].
29. ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 310. Л. 265.
30. Филипсон Г.И. Воспоминания Григория Ивановича Филипсона // Русский архив. 1883. № 5 // http://www.vostlit.info [по сост. на 09.08.10]
31. Н.Ш. Указ. соч. С. 19.
32. Там же С. 98.
33. РГВИА, ф. ВУА, д. 6259. // http://www.vostlit.info. [по сост. на 06. 12.10].
34. ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 310. Л. 269 об.
35. ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 295. Л. 1.
36. Н.Ш. Указ. соч. С. 98.
37. Новицкий Г. Биографический очерк. 1800 – 1877.
38. Короленко П. Указ. соч. С. 319 – 320.
39. Там же. С. 321.
40. Н.Ш. Указ. соч. С. 52 – 53.
41. Там же. С. 23.
42. Короленко П. Указ. соч. С. 325 – 326.
43. Там же. С. 327 – 329.
44. Там же. С. 330.
45. Н.Ш. Указ. соч. С. 149.
46. Акты Кавказской Археографической комиссии. Т. VIII. Тифлис, 1881. С. 632.
47. Фадеев Р.А. Указ. соч. С. 159.
Жупанин С.О.
Кубанский государственный университет
Материал опубликован: Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. № 3 – 4. Краснодар, 2010. С. 43 – 55
