Война глазами детей станицы Смоленской…

Великая Отечественная Война 1941-1945 гг. оставила глубокий след в истории нашей страны, в истории каждой семьи. Самым страшным это время стало для детей, которые оказались навсегда лишенными прекрасной поры своей жизни, веселой радости и беззаботных солнечных дней детства. Трудности военного времени, гнет оккупантов — все это легло на хрупкие плечи женщин-матерей и их детей, ни физически, ни морально не подготовленных к такой тяжести. Но именно им пришлось, оставаясь в тылу, а в большинстве случаев и в оккупации, ночами под проливным дождем носить снаряды для наших отрядов и идти в разведку. Об этом тяжелейшем периоде жизни вспоминают трое жительниц станицы Смоленской Северского района: Мария Дмитриевна Петренко, Вера Ивановна Паринова и Инна Ивановна Верченко. 

Вера Ивановна Паринова (Овсянникова)

Вера Ивановна Паринова (Овсянникова)

Вера Ивановна Паринова: «Расскажу как немцы вошли в станицу. Сижу дома. Слышу — едут мотоциклы. Стало страшно. Ведь наши ушли в горы. Значит это немцы. Смотрю – едут на мотоциклах немцы. Это была разведка. Немцы ехали по станице, расспрашивали жителей на немецком языке. Но их никто не понимал и не отвечал. Реакция немцев была различной: одни ругались и кричали, другие заливались смехом. На следующий день немецкая армия вошла в станицу с пулеметами и минометами. Шесть месяцев они находились в станице.

Немцы гоняли жителей копать противотанковые рвы за станицей, туда, где сейчас свалка. В шести километрах стояли наши войска. В лесу были партизаны, которые иногда выходили из леса и подходили к станичникам. Немцы злились. Все больше заставляли людей работать. Особенно зверствовали румыны. Они не давали нам разогнуться. Наконец ров был готов. Он был большим и глубоким. Наступила зима. Она была очень холодной. Еды не было. В домах жили по несколько семей, потому что тех, кто жил на западной окраине станицы, выгнали из домов. И их были вынуждены приютить у нас на Подселке.

В средине января стали наступать наши. Были слышны сильные взрывы, крики «УРА». В ночь с 18 на 19 января в станицу с северной стороны, там, где сейчас зерноток, зашли наши войска. Был сильный бой. Много немцев положили. Их там же и похоронили. В этом месте было немецкое кладбище. Но к немцам подошло подкрепление со стороны Афипской: танки и другая техника. Много наших солдат погибло в этом бою, и армия вынуждена была отступить. Немцы выгнали всех жителей убирать трупы. Мы собирали трупы наших солдат и закапывали их по несколько человек в одну ямку. После войны их всех перезахоронили в общую братскую могилу. До начала февраля продолжались бои на западной окраине станицы. Гремело везде. По ночам было видно, что вокруг все горит. И, наконец, в ночь на 13 февраля немцы ушли из станицы. И пришли наши. Нас поставили собирать трофеи. Мы сносили их на кучи, а потом взрывали..

Однажды, уже в марте, вызвали нас собирать трофеи, но отправили в станицу Ставропольскую за ранеными. Еды дома не было. Я успела схватить только жменю семечек. Пришли в Ставропольскую. Идти по бездорожью нужно было 12 километров. Ноги насквозь мокрые. Носилок нет, раненых нести не на чем. Холод, грязь, бездорожье. Пришлось ломать заборы и делать носилки. Стало темнеть, и быстро наступила ночь. Мы зашли в чужую полуразрушенную хатку, растопили печь, чтобы согреться и просидели всю ночь. Утром поднялись и пошли за ранеными. Они были в здании магазина. Зашли в магазин, везде раненые. Стонут, просят взять в первую очередь. Взяли 6 человек и понесли. С утра был морозец, и идти еще было можно. Но к обеду потеплело, землю расквасило, стало идти труднее. Грязь тянулась за ногами. Обуты были в постолы – башмаки из грубой свиной кожи. В станицу вернулись к вечеру, отнесли раненых и разошлись по домам. На плечах раны кровоточат от гвоздей на носилках. Один денек передохнули, а на следующей пошли опять за ранеными уже со своими носилками. Раненых становилось меньше, их уносили в Афипскую. Однажды, когда несли раненого, носилки поломались. Раненый упал. Долго пришлось ремонтировать носилки, но мы справились. Погрузили раненого и пошли дальше. Вернулись затемно. Другой раз пошли, взяли раненого, но не донесли до госпиталя (он умер). Пришлось нести его назад в Ставропольскую, а там брать нового. Тех, кто умер, хоронили в братской могиле жители Ставропольской. Мне пришлось носить раненых в Смоленскую и Новодмитриевскую. Другие же девчата носили в Афипскую.

Немцев выгнали, но жить лучше не стало. Было голодно. Много работали в поле, чтобы вырастить урожай. Ведь хлеб был нужен всем: и солдатам, и рабочим на заводах. Особенно тяжело было в 1947 году, когда был неурожай».

Керешева М.Д.

Керешева М.Д.

Мария Дмитриевна Петренко (Керешева): «Шел уже второй год войны. Немцы были где-то за Краснодаром. Наши солдаты отступали. Мы видели, как угоняли в горы стада коров, овец, свиней, табуна лошадей, чтобы они не достались немцам. Были брошены поля неубранной пшеницы, кукурузы. Мы с семьей, чтобы не пропасть с голода, шли на поле, жали серпами, молотили зерно, веяли. Тоже делали и другие люди. Налетали самолеты, бомбили, мы разбегались кто куда. В здании храма до войны был склад, в котором хранились сушенные лесные груши и яблоки. Люди на колясках развозили сушку, готовили себе пропитание. А в августе мы с сестрами пошли на виноградник, чтобы нарвать винограда. Нарвали мы винограда, и только вышли на дорогу, смотрим, а там едут немцы на мотоциклах. Остановились и забрали у нас часть винограда. Мы очень испугались и побежали домой.

Немцы вошли в станицу быстро. Все жители края был эвакуированы и поселены со стороны Крепостной за Холодный ерик. И мы были вынуждены тоже уйти из дома, прихватив с собой продукты и самое необходимое. Уже осенью нам разрешили вернуться домой. Сразу забрать все вещи из своего временного жилища мы не смогли, а когда вернулись за ними на другой день, то увидели, что дом на половину был разрушен – в него попал снаряд. Нам было слышно, как шли за станицей бои, слышались крики «Ура!». Немцы бомбили с самолетов. На нашем огороде поставили пушки по направлению станицы Григорьевской. Сад вырубили. Как только стали стрелять, у нас высыпались окна. Поэтому мы были вынуждены жить в одной комнате. Во второй половине дома немцы устроили кузницу, где ковали лошадей. Потом в этой комнате поместили раненных лошадей. Они как люди стонали.

Возле нашего дома находилась немецкая кухня, но здесь немцы не питались. Приводили пленных под стражей с бидонами и термосами, и они несли пищу на передовую линию. На наших глазах забили нашу корову. У нас еще были две козочки и мама спрятала их на чердаке. И как она их туда втащила? Не знаю.

Не далеко от нашего дома у самой речки на глинище расстреливали наших пленных. Как жалко их было! Встанешь утром, а они лежат на берегу. И все без верхней одежды почему-то.

На моих глазах вели на расстрел молодого солдатика. Он до сих пор стоит перед моими глазами. Не могу вспоминать его без слез. В этом месте была братская могила, из которой останки были после войны перенесены в общую братскую могилу.

Как немцы ни старались удержаться в станице, их выбили в феврале 1943 года. В начале февраля ночью мы услышали взрывы уже близко в станице. Мы вышли во двор, видим, что немцы в панике носятся по улице, горело здание совета, в котором немцы устроили склад боеприпасов. Трещали, взрываясь, патроны. Посмотрели на другую сторону, и там все горело. Собрали быстро свои вещи и побежали к соседке. Видим и здесь немцы суетятся. К нам подошел один из полицаев (не местный) и сказал, чтобы мы шли домой. Вернулись домой. А в нашем доме немцы держали нашего пленного солдата- армянина. Он был болен и все показывал на пальцах, что у него дома остались пятеро детей. Утром за пленным пришел немец и увел расстреливать его к ерику. Лошадей, которые раненные лежали в доме, немцы стали стрелять. Они в горячке схватывались и выбегали на улицу, где их добивали.

На следующую ночь немцы отступили. Я утром встала и побежала на улицу Красную и увидела, что идут наши солдаты. Какая была радость! Солдаты остановились на отдых. Разошлись по домам. Приходили и к нам. Мама их накормила, чем могла и каждому насыпала в сумку сушеных груш. Солдаты благодарили маму, и даже один подарил нам чайную ложечку. Она долго была у нас. Пьем чай и вспоминаем того солдата.

Когда немцы ушли, жизнь понемногу стала налаживаться. Вновь открылась школа. Мама со старшей сестрой стали работать в колхозе. Было очень голодно. Нам детям в школе давали по кусочку черного хлеба. А на Новый год, помню, давали пряники. Мама каждый день приносила из колхоза по два ведра пшеницы, которую нужно было к следующему дню перемолоть. И мы все ее мололи на каменной мельнице. Из муки пекли хлеб, чтобы кормить тех, кто работал в поле. За эту работу мама получала пол литровую баночку муки. Вместо хлеба у нас были «грушанники». Варили сухие груши, толкли их, обмакивали в муку и пекли. Как не трудно было, мы держались. Ранней весной сеяли дома ячмень и жито (рожь). Они рано поспевали. Ячмень толкли в ступе, смачивали его, чтобы шелуха отстала. Потом из крупы варили кашу. А жито мололи на ручной мельнице и пекли из муки лепешки.

В колхозе каждому выделяли по 1,75 гектара вспаханной земли, на которой мы сеяли для колхоза кукурузу. А для себя по краям кукурузного поля для себя сеяли кабаки, подсолнечник, а по кукурузе фасоль. Старались обрабатывать хорошо участок, чтобы получить урожай побольше. Процент от урожая выдавали нам зерном кукурузы. В колхозе нас кормили во время работы. Варили борщ в котле на костре и кашу.

В мае 1945 мы узнали, что война закончилась. И как в песне поется, это был праздник со слезами на глазах. Потому что многие станичники не вернулись с войны. Помню, был митинг, на который собрались все станичники. Потом было всякое в жизни, и плохое, и хорошее. Но самое главное, что не было войны».

Инна Ивановна Верченко (Пензенева): «Все было бы хорошо, если бы 22 июня 1941 года не началась война. Началась паника. В магазине исчезли мыло, мука, крупы, соль. Гребли все, что было необходимо в хозяйстве. Начался призыв на фронт. Уходили взрослые мужчины и молодые ребята призывного возраста. Слезы, проводы в неизвестность. Стали приходить первые похоронки

Моя сестра Таня бросила учебу в Краснодаре. В Крепостной ее пригласили исполнять обязанности секретаря сельского совета. Председателем тогда был Яков Иванович Бизунов.

Летом 1942 года стали гнать скот в горы. Далеко в горах за Планческой организовался партизанский отряд «Овод». В августе немцы захватили наш Северский район. Линия обороны проходила в 6 километрах от Крепостной. Папу в армию не взяли по инвалидности. И остался он в помощь больным и раненым в станице. Ведь в нашей станице все было не спокойно. Ежечасные облеты самолетов и бомбежки. В станице базировались военные части и госпиталь. В нашем доме поселились 3 девушки медсестры и 2 зенитчицы. Зенитка стояла в огороде соседей. Фашисты бомбили по какому-то графику. Сделают облет, набросают разноцветных игрушек, как современные фломастеры. Когда эту игрушку в руки берешь, она взрывалась. Погибали и дети и взрослые. Я как-то наблюдала, как работали зенитчицы. У них зенитка крутилась из стороны в сторону, видно целились. Я не досмотрела, меня кто-то оттащил и отправил в комнату под кровать. Почему под кровать? Чтобы осколками не зацепило.

Вечерами в доме добавлялось людей. Приходили военные мужчины, что-то обсуждали. В доме закрыты ставни, занавешены окна, чтобы свет не был виден на улицу. На столе горела коптилка, сделанная из гильзы снаряда. А моя сестра Таня носила снаряды на передовую, выполняла свою работу секретаря.

А вот один день, который мне запомнился на всю жизнь. День был спокойный, папа ушел на работу в госпиталь. А я отпросилась у мамы поиграть к соседским ребятам. Только разыгрались , начался обстрел. Дедушка Миша говорит: «Быстренько беги домой!» Только я вышла к ним в коридор, как вокруг меня посыпались «золотые звездочки» — осколки. Я прижалась в уголок, испугалась. Затем все затихло. Оказалось снаряд, где-то рядом взорвался. Я побежала домой. На дороге везде разбросаны яркие «игрушки». Но я знала, что они убивают. Бегу дальше. Добежала до нашей калитки, вижу кровь, испугалась. Забежала в дом. В коридоре папа, а возле него военный врач. Я сильно закричала, а папа что-то хочет сказать, а не может. Оказалось, что он шел с вызова, а тут бомбежка. Ему оторвало верхнюю губу и большой палец на руке, осколком ранило ногу.

Вечером того же дня пришла Таня со своим другом лейтенантом Петром Нарбутом. Это было накануне моего дня рождения. Он пришел навестить нас и попрощаться. Я тогда еще не знала, что наши погнали немцев из Смоленской. Мама сидела возле папы, подкладывала подушечку под раненный палец. Нарбут сидел напротив за столом. Таня держала меня на руках, я стала засыпать. Таня положила меня на кровать. И раздался взрыв. На крышу нашего дома упал снаряд. Волной отбросило Нарбута. Он был в папахе, ее сняло. Маму тоже отбросило. Ее ранило осколком в руку и ягодицу. Мама кричит, что Петю убило, а он был, наверное, оглушен. Но как только увидел, что у мамы кровотечение, быстро подскочил и сделал ей перевязку. В один день были ранены и папа, и мама. После Нарбут ушел. Больше я его не видела. Он оставил мне подарок к дню рождения. Он принес мне посылочку. В ней были елочные игрушки необыкновенные – двое негритят, мальчик и девочка. Я их назвала Бетти и Том Сойер. Еще две игрушки покрытые позолотой с веточками елки, шары красивые, большая шишка и плитка шоколада. До войны Петр жил в Краснодаре. Позже он написал два письма Тане, из которых мы узнали, что он освобождал Крымск, Новороссийск.

Ушли военные, опустел дом. Медсестры, уходя, оставили для перевязки бинты и вату, реванольи физраствор. Мне показали, как делать перевязку и сказали, что когда закончатся бинты, их надо стирать и утюжить. Мне было 6 лет, когда я узнала о стерильности. Вначале было страшно, потом привыкла.

На этом можно закончить. Но еще о жизни после изгнания немцев. Я часто болела, кушать хотелось, но не того, что готовила мама. Борщ из крапивы, зажаренный каким-то комбижиром. Вместо хлеба грушанники. Мама варила сухие груши, молола их на мясорубке, делала лепешки и обваливала в муке, жарила их на сковороде. А я хотела хлеба настоящего. Но взять его было негде, и приходилось терпеть. В этом же 1943 году пошла в школу. Не было тетрадей, карандашей, ручки, чернил. А у мамы другие мысли: во что меня одеть? Я вытянулась, похудела, стали длинными руки. Из всего выросла. Где-то мама достала две солдатские портянки из фланели. Из них она сшила мне платье, но оно было белое. Кто-то принес синюю краску, и платье покрасили в синий цвет. В нем я пошла в школу. Также мама пошила мне сумку для книг и тетрадей с карманом для чернильницы. Буквы вначале писали на газетах, чуть позже выдали по 2 тетради в клетку и линию. Я благодарна своим учителям, которые учили нас не только читать и писать, но и любить нашу Родину».

Материал к публикации подготовила

Ирина ЕРЕМЕНКО,

руководитель музея при школе № 49 ст. Смоленской,

член Северского отделения Российского общества историков-архивистов

Комментарии (0)

Сохранен как Статьи

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *