Семья Коплик-Бурьян. Фото из архива семьи
Что же происходило в населенных пунктах нашего района в далекие годы оккупации? Многие ее свидетели уже ушли из жизни и унесли с собой драгоценные воспоминания о тех временах. Всем известно, что фашисты к управлению в станицах далеко не «лучших» людей. Но были и исключения (правда, вынужденные). Публикуем достаточно старую, но очень интересную статью Светланы Лазебной, журналиста газеты Агументы и Факты-Юг.
Полномочия, полученные от фашистов, — дело сомнительное. Ильский атаман за «пожалованную» должность заплатил непомерную цену.
В семейном альбоме Клавдии Коплик есть пара фотографий. На них родня мужа. Внимание привлекает хмурый старик. «Это дядя мужа, Георгий Павлович Бурьян, — поясняет она. — При фашистах, в оккупацию, он был станичным атаманом. Некоторые его считали предателем. Но немало было и тех, для кого он навсегда остался героем».
Земляки кричали: «Любо!»
Ильскую фашисты заняли в августе 1942-го. Авангардные части вермахта ушли вперед. В станице остался немецкий гарнизон. Станичников согнали на сход: выбирать в помощь военной власти гражданскую. Нужны были староста и атаман. В старосты утвердили самовыдвиженца из числа обиженных Советами. Когда речь зашла о кандидатуре атамана, добровольцев не нашлось. Станичники не сговариваясь повернулись к Георгию Бурьяну. Почти все мужчины были на фронте. Остались женщины, дети и старики. В их числе и Георгий, родившийся в 80-х годах 19 века — самый авторитетный казак.
— Мабуть, Бурьяна?
— Бурьяна, а ще кого ж?
С удивлением и тревогой глядел Георгий Павлович на земляков.
— Та чи сказылысь?! Який я атаман?
Но народ уже кричал: «Любо». Раскрасневшемуся Бурьяну пришлось принять полномочия. Доказывать, что на советскую власть не обижен, а сыновья защищают родину на фронте, было нелепо. Более того, озвучивать такие доводы в качестве самоотвода было опасно для жизни.
Шесть месяцев оккупации станичники провели в страхе. Но когда фрица выбили, оказалось, что Ильская — одна из немногих, пережившая эти полгода с минимальными потерями.
Через местный полустанок время от времени проходили составы с «живым грузом» — кубанцами, отобранными для работы в Германии. Разнарядки поступали и в станицу. Подготовить столько-то человек. Комендант вызывал старосту и атамана. Составлялся список. Попадали в него молодые, здоровые женщины, справные хозяйки и отличные работницы. Однако поутру, когда за такой казачкой приезжала подвода, оказывалось, что она «До кумов на хутор пийшла», «За ажиной десь ходэ», «Хворае уж скиль недиль, краше у домовину кладуть».
Почти всегда оказывалось, что отправлять некого и зря паровоз стоит под парами. А станица шепотком полнилась: «Атаман ночью прийшол, казал Любку ховать, бо за ний прийдут», «И у нас быв, казал бечь Наталке».
Сарафанное радио и подвело. В феврале 43-го Георгия Павловича арестовали. Избитый, измученный, он дожидался смерти. Комендант обещал, что казнь будет показательная и страшная — другим в науку. Тем временем Красная армия наступала, а гарнизонное начальство в спешке готовилось к эвакуации. Уже рвались на окраине снаряды, свистели пули. Атамана отконвоировали к колонне советских военнопленных, которых гнали в Новороссийск.
Долгая дорога к дому
Пленных пароходом переправили через море, и казак оказался в глубоком немецком тылу, в концентрационном лагере. В победном 45-м узников освободили американцы. Большинство новых товарищей Бурьяна, советские солдаты и командиры, приняли предложение ехать в США. Им обещали лечение, еду, работу, жилье. Соглашались, потому что знали: по законам военного времени попавший в плен — «враг народа». На Родине ждет еще один лагерь, если не расстрел.
В Америке Георгий Павлович, жизнь проживший на Кубани, сильно тосковал. Небоскребы и авеню пугали. Снилась родная хата — чисто побеленная, с камышовым навесом. Вспоминалось рыжее поле, налитые зерном колосья, голубые проблески васильков меж ними. Сердце ныло за жену Ульяну, сыновей Ивана да Степана — вернулись ли хлопцы с войны?
Между тем международная обстановка накалилась — СССР и США вступили в долгий период «холодной войны». Казак расценил, что вернуться домой — а эта мысль была неотступной — сподручнее будет из нейтральной страны. Переселился в Австралию. Работал где придется и кем придется — благо крепок был.
Шли годы. Умер Сталин. Мечты о возвращении стали реальными. В 1956-м указом Президиума Верховного Совета СССР была объявлена репатриация. Советские граждане, оказавшиеся за границей в результате военных действий, получили возможность вернуться домой, не опасаясь репрессий. Атаман тут же засобирался «до дому». Накупил одежды, посуды, консервов и набор слесарных инструментов: газеты пугали — в СССР голод и разруха. Решивших вернуться ждет смерть. Атаману было все равно. Чужбина стала постылой.
И однажды старик, увешанный узлами, спрыгнул с полуторки в густую пыль родного проселка. Шел по станице, узнавая и не узнавая. Как-никак, прошло 15 лет. Вот и хата родная. Во дворе хлопочет сухонькая фигурка. Платок, повязанный до бровей. И вроде тот же самый фартук…
— Уля! — позвал жену. Негромко, почти про себя.
Ульяна услышала — сердцем. Выпрямилась, поднесла к глазам ладошку да так на землю и села.
Герой без звездочки
Много было слез и разговоров. Но говорили в основном родственники. Атаман на расспросы отвечал коротко: «Люды ныживуть усюду». И махал рукой. Пустое, мол. Отчет о житье-бытье семейства принял пристрастно, как настоящий хозяин, глава рода. Закаменел лицом, услышав весть о безвременной смерти на фронте сына Ивана. Распустились над улыбкой усы, когда сгреб в охапку внуков. Был один, а стало трое. Когда Степан вернулся, Ульяна постановила: негоже мальчонке сиротой быть. Велела Степану оставить бесплодную жену и сойтись с вдовой брата. Тот законную жену любил трепетно, но ослушаться не посмел. Мать заявила: «Батя б не гутарил, зараз батогом протягнул. Бо не було сиротину Бурьянов!»
Атаман, выслушав этот рассказ, одобрительно хмыкнул — совместные дети Степана и Фроси пошли в Бурьяновскую породу: крепенькие, «основательные» и серьезные.
Делами семьи глава рода остался доволен. Хозяйство работало как часы, домочадцы справлялись ладно. А его «завод», как убедился, что все в порядке, кончился. Мог часами сидеть, глядя в никуда. Конечно, были к нему вопросы у НКВД. Вызывали то в район, то в город. Возвращался мрачный, молчал по нескольку дней. Станичники донимали расспросами; не дождавшись ответов, разделились на два лагеря. Родственники Любок и Наталок доказывали, что Бурьян — герой.
Оппоненты ухмылялись: «И де ж ево гиройская звизда? Мабудь нимцы далы, а кенгуру зибралы?»
— Георгий Павлович своему племяннику, моему будущему мужу, привез из Австралии брюки, — рассказывает Клавдия Иннокентьевна. — Ткань толстая, прочная, фасон диковинный. Брюки эти Толе оказались велики, их прибрали в шкаф. Там они пролежали два десятка лет, пока не истлели. Никому из мужчин в роду не пришлись они по размеру — Георгий Павлович был необыкновенно крупный и могучий, подарки по себе выбирал. К сожалению, жизнь ломает даже самых сильных…
Он недолго прожил после возвращения. Атамана нашли повешенным. Он лежал мертвый в собственной постели. Горло перехлестнуто петлей, закрепленной на спинке кровати. Родные до сих пор не знают, сам ли он это сделал.
С. Лазебная
АиФ Кубань / Исторический портал Северского района
